День Здоровья
— До свидания, — сказала
Марина Петровна. — Надеюсь, никто не забудет, какой завтра день?
— День сурка! — выкрикнул с
задней парты Васильчиков.
Все кисловато засмеялись.
Ничего особенно веселого в этом не было, но страшное напряжение, терзавшее
ребят всю неделю, искало хоть какой-то разрядки. Танька-хромая, наполовину
загороженная кустом чайной розы, судорожно закашлялась.
— Сурки — это не для нас, —
спокойно сказал Леша Миронов. — Сурки — это мелковато.
Взгляды обратились к нему.
— Справедливо, Леша, —
сказала Марина Петровна и улыбнулась. Не натянутой учительской улыбкой, а
по-родственному, тепло и немного беззащитно. Лешина уверенность притягивала. Даже
она, классная руководительница, уже пожилая женщина, слышала этот зов
Солидарности.
— Напоминать ничего не буду,
— продолжала Марина Петровна, — вы и сами все знаете, а что забудете, то
родители напомнят. Ну, ребята, до свидания.
— До свидания! — нестройно
ответил класс.
Маша вскинула на плечо
тяжелый рюкзак и пошла к двери. Мимо, торопясь, проковыляла Танька-хромая,
споткнулась и уцепилась за ее рукав. Маша, хмуро глянув на нее, помогла ей
выпрямиться. Танька едва слышно залепетала извинения, а сзади донесся голос
Марины Петровны: «Таня, ты не могла бы на минуту задержаться?» Хромоножка
отцепилась от Маши и, едва не плача, повернулась к учительнице.
Выйдя из класса, Маша по
привычке бросила взгляд в окно, выходившее в школьный двор. Там, на ступенях у
входа, вторая смена ждала, когда их впустят. Некоторые десятиклассники курили.
Легкой пружинящей походкой подошел вожак десятого «Б», Андрей Ольхин, что-то
коротко сказал и стал отбирать у парней сигареты. Те не сопротивлялись. Маша
задержалась у окна, с интересом наблюдая за этой сценой. Какой-то белобрысый,
заросший прыщами тип, похожий на вирус гриппа, начал выступать, и Ольхин дал
ему в лоб — несильно, поучая. «Вожак», — убедилась Маша.
В коридоре раздался звонкий
голос Васильчикова: «Эй, Леха!». «А!» — отозвался Миронов. — «Иди сюда,
поговорить надо».
Маша обернулась. В коридоре
оставались только Васильчиков с Мироновым и она. Маша подумала, что надо бы
уйти, но ее не гнали и вообще не обращали на нее внимания.
— Ты это, Леха… — напряженно
сказал Васильчиков. — Как… завтра-то?
Миронов немного подумал,
отведя взгляд.
— По-честному, — глухо
сказал он наконец. — Ты — так ты, я — так я. Без поддавков. И потом… ну, это…
зла не держать.
— Идет, — проговорил
Васильчиков и вздохнул. — И это… дружба то есть. Мы с тобой… все равно…
друганами останемся.
— Закон, — напомнил Миронов.
— Чего Закон? Подумаешь. Что
мы, не люди, что ли?
— Да, — сказал Миронов. — Мы
— люди.
Васильчиков протянул ему
руку. Они стояли неподвижно, молча, пристально глядя друг другу в глаза, и в их
еще мальчишеских лицах читалась будущая суровость. Миронов, высокий и уже в
четырнадцать мускулистый, считался признанным лидером класса, но Васильчиков
был легче и стремительней.
Шагая по лестнице вниз, Маша
думала: «Интересно, кто станет вожаком — Леха или Игорь? И неужели Танька тоже
поедет на День Здоровья? Она же бежать не сможет, только с ума сходить будет. А
если ее не пустят — еще хуже будет сходить с ума. Она же все-таки наша». Маша
уже оделась и собралась уходить, когда услышала за спиной знакомый голос.
— Волкова!
Миронов говорил тихо и как
бы несмело, что совсем не вязалось с его строгим непроницаемым лицом. Маша
почти безразлично посмотрела на него, ожидая, что за этим последует.
— Ты… это… — Миронов
запнулся и вдруг протянул руку и резко выхватил у нее рюкзак. — Я помогу.
— Ладно, — удивленно сказала
Маша.
Оказалось, Миронов хорошо
знает, где она живет. Леша шагал рядом с нею размеренно и целеустремленно,
глядя в конец улицы. Маша мучительно думала, что бы такое уместно было сказать.
Она инстинктивно пыталась приладиться к его походке, но широкий и размашистый
Лешин шаг не позволял этого сделать, она отставала. Встречные улыбались, глядя
на них, и оттого Маше было еще неуютней.
Они шли мимо сияющих
магазинов и ухоженных скверов. Чистая расчесанная трава пестрела цветами.
Весеннее солнце сверкало на белом кафеле, которым были облицованы новые
высотки, их зеркальные стекла светились, точно серебристый жемчуг.
— Красиво, — сказал Миронов,
и Маша поспешно согласилась. Он взглянул на нее исподлобья и тотчас отвел
глаза. Этот довольно мрачный взгляд неожиданно успокоил ее, и Маша подумала,
что смысл разговора не так уж важен. Она промямлила что-то о домашнем задании.
Миронов отвечал коротко, но идти вдруг стало легко, и секунду спустя она
поняла, почему: Леша сам подстроился к ритму ее шага.
У Машиного подъезда сидела
прямо на асфальте Лиля Черкасская со своей компанией. Компания была довольно
унылая и будто бы побитая пыльными мешками, но Лилю она устраивала.
Давным-давно, еще в детском саду, Маша дружила с ней, но потом поняла, что Лиля
— не ее породы. Она даже не повернула головы в ее сторону, только громко
сказала Миронову: «Увидимся на Дне Здоровья!» — и юркнула в подъезд. Лиля
пожала плечами и приложилась к бутылке «Балтики». Глаза у нее были осоловелые.
Миронов еще немного постоял
у двери, не обращая внимания на притихшую компанию. Маша помахала ему рукой
из-за стекла и, неожиданно осмелев, улыбнулась.
Утром, когда девятиклассники
подошли к школе, их уже ждали шесть автобусов с зеркальными стеклами. Классные
руководители пришли еще раньше и теперь, бледные и не выспавшиеся, рассовывали
подростков по машинам. Миронов, завидев Машу, издалека стал подпрыгивать и
подавать ей какие-то знаки, ничуть не боясь навредить своему великолепному
имиджу.
Танька-хромая все-таки
заявилась. На шее у нее висел меховой мешочек. Маша пригляделась и ахнула от
зависти — это был «Полуночный амулет» из магазина «Путь к себе», стоивший чуть
дешевле новой иномарки. Откуда Танькины родители взяли такие деньги, оставалось
загадкой.
Марина Петровна, бледная до
серости, с неряшливо подведенными глазами, стояла возле одного из автобусов,
высоко подняв табличку с надписью «9-В». Маша села у окна, и минуту спустя
рядом с ней на сиденье плюхнулся счастливый Миронов.
— Ну вот, все хорошо, —
сказал он, отдуваясь. — Хвостенко тоже побежит.
Маша не сразу поняла, что он
говорит о Таньке.
— Танька хорошая девчонка, —
сказала она наконец. — У нее голова варит, и она добрая.
— Да, — кивнул Леша. — Мы же
не звери лесные, у нас главное — мозги. Она правильная. Наша.
Сзади послышалось какое-то
шевеление. Маша обернулась. Там, по привычке переругиваясь, шумно усаживалась
классная кодла: Ларина, Галоян и еще несколько парней, отличавшихся редкой
безмозглостью и ранним половым созреванием. «Неужели они тоже будут с нами? —
подумала Маша. — Такие противные…»
— Не всем же быть вожаками,
— словно услышав ее мысли, сказал Леша. Она удивленно покосилась на него, и он
объяснил: — Да я вижу, как ты на них смотришь. Они тупые, но такие никем
никогда не будут командовать. Командовать будут ими — умные… Так что они нам на
пользу.
— А Ларина?
— А с ней подумать надо.
Такая будет начальствовать, даже если не над кем окажется, просто так, сама по
себе. Неудобно как-то...
— А что ты сделаешь?
— Ничего.
— А…
— Она чует то же, что и я.
Она сама что-нибудь сделает. И не себе на пользу.
«Откуда ты знаешь?» — хотела
спросить Маша, но не стала. Леша в ее глазах обрел поистине сияющее величие.
— Тань, а откуда у тебя
амулет? — на весь автобус спросила звонкоголосая Вика Андрийчук.
— Бабушка подарила. То есть,
не подарила, а на время дала, — рассказывала Танька, гордясь тем, что на нее
обращают внимание. — Она говорит, что все равно его мне подарит, но только по
завещанию. Она его сама для себя сделала, когда молодая была, его при жизни
дарить нельзя.
— А моя бабушка говорит, что
перекидываться грешно, — подал голос из угла Иванюков, высокий и нескладный
мальчик с совершенно младенческим лицом. — Что мы все богопротивные.
— Помолчал бы, Ивонючкин, —
крикнула Лизка Ларина, красавица и стерва.
— Тише, — сказала Марина
Петровна. — Гриша, а где живет твоя бабушка?
— В деревне, — пискнул
пришибленный Иванюков.
— Должно быть, ей много лет?
— Ага…
— Так вот, — строго сказала
Марина Петровна, обращаясь ко всему классу, — в деревнях живут необразованные
старые люди. Мы должны относиться к ним с уважением, потому что они воевали,
защищая нашу страну. Но необязательно верить всему, что они говорят.
— А может, она вообще
травоядная? — фыркнула Лизка.
— Ага, — поддержала ее
наперсница, Надя Галоян, тоже стерва, но не такая красивая и гораздо глупее
Лизки, — и Ивонючкин тоже травоядный. Травоядный! Травоядный!
Вопли Галоян подхватили
Марфин и Черных с заднего сиденья, в несчастного Иванюкова полетела чья-то сменная
обувь. Черных привстал и начал бить его сзади по голове. Иванюков закрылся
руками и скорчился между сиденьями. Марфин, с тупым интересом на лице, уже
пинал его, стараясь попасть в живот. Подростки повскакивали с мест, впиваясь
глазами в происходящее, поглощенные невнятным желанием — не то разнять, не то
присоединиться. Второе одолевало. Нервное напряжение и весенний бунт в крови,
густо замешанные на безумии Дня Здоровья, неодолимо тянули их в драку,
предпочтительно — кровавую.
— Прекратите это! — кричала
Марина Петровна, но ее не слышали.
Визг Таньки-хромой заметался
меж зеркальных окон автобуса, силясь вырваться наружу.
— Перестаньте! Перестаньте!
Он ни в чем не виноват! Он ничего плохого не сделал!
— Ага! Ты тоже травоядная!
Овца! — с плотоядным восторгом завопила Лизка, по непонятным причинам люто
ненавидевшая хромоножку. Еще немного — и класс перенес бы свою дикую ненависть
на Таньку, существо еще более слабое и беззащитное, чем Иванюков.
Миронов встал.
Подойдя к Марфину, он дал
ему по морде — не так, как вчера бил одноклассников Ольхин, а с силой. Марфин
принял это как должное. Черных, лупивший Иванюкова тяжелыми кедами в пакете для
сменки, получил этим же пакетом по башке. Остановившись перед Лариной и Галоян,
Миронов смерил их обеих тяжелым взглядом. Ларина, откинувшись на спинку
сиденья, состроила ему глазки и томно улыбнулась.
Маша резко выдохнула.
Миронов медленно повернул голову и встретил ее взгляд. Потом так же медленно
обернулся к Лизке.
— Чтоб я больше слова не
слышал, — очень тихо, почти шепотом произнес он. — Поняла, крыса?
Ларина готова была стерпеть
от Миронова почти все, но тут в ней вспыхнуло бешенство.
— Тоже мне, вожак нашелся!
Сначала докажи, какой ты разэтакий, потом командуй!
— Замолчи! — рявкнула Маша.
— Да кто ты такая! — ахнула
Ларина.
— Вожачиха! — всхлипывая от
хохота, проговорила Галоян.
Маша побледнела.
— Мерзавка!
Хищное весеннее пламя горело
и в ее крови. Маша готова была вцепиться Надьке в рожу. Она медленно поднялась
с сиденья, но Миронов взял ее за плечо — повелительно и жестко.
— Тихо, — сказал он
спокойно. — Все образуется. Марина Петровна!
Марина Петровна,
отвернувшись, глотала таблетки.
— Вы с ума все посходили,
что ли?! — воскликнула она, когда тишина была наведена. — Малым детям такое
прощается, но вы едете на День Здоровья! Через час-два вы станете взрослыми и
будете нести уголовную ответственность! Знаете, как это называется — то, что вы
здесь вытворяете?! Преступление против Солидарности!
Галоян обмерла. Лизка
потупилась.
— Так вот, — продолжала
классная. Она встала и вышла на переднюю площадку, чтобы ее могли видеть все. —
Скоро родится новая ячейка общества, новая Стая, и Солидарность станет для вас
не пустым звуком и не школьным предметом, а основой жизни.
Заученные эти слова она
повторяла перед каждым классом, ехавшим на День Здоровья, но они, наверное,
были близки сердцу немолодой учительницы, так что горячее убеждение и вера
наполняли дежурную лекцию настоящим смыслом.
— Стая — это больше, чем
семья, — говорила Марина Петровна. — Стая — это то, что выше нас и одновременно
то, что всегда с нами, у нас в сердце. Стая — это навсегда. Скоро вы объединитесь
в Стаю, и в ней не должно быть тех, кому вы не будете верить. — Она помолчала,
переводя дыхание. — Поэтому я считаю, что нужно проголосовать. По алфавиту.
Галоян была на грани
обморока. Марфин, кажется, тоже.
— Кто за, поднимайте руки, —
Марина Петровна достала из пакета классный журнал.
— Подождите! — Ларина
поднялась. Автобус тряхнуло, и она судорожно схватилась за ручку сиденья. — Я
извиняюсь!
— Да-да, — закричала
спохватившаяся Надя. — Я… и я...
— Не стоит, Марина Петровна,
— спокойно проговорил Миронов. — Нервотрепка нам сейчас только повредит. Правильно
я говорю? — он привстал и оглядел автобус.
— Да… да… — вразнобой
отозвались голоса.
— Ну хорошо, — безропотно
отозвалась классная, села и стала красить губы.
Маша привалилась лбом к
стеклу и больше ни на кого не смотрела.
Высотки спальных районов уплыли
назад, за окнами мелькали поля и холмы, увенчанные темно-зелеными гривками.
Чахлые рощицы по краям дороги постепенно сливались в лес. Автобус круто
свернул, проехал еще несколько сотен метров по тряской грунтовке и остановился.
— На выход, — коротко
скомандовала Марина Петровна.
Ребята молча пошли к дверям.
На улице Марина Петровна, не
говоря ни слова, перекинулась. Ученики последовали ее примеру.
Тропа петляла между поросших
лесом холмов и обрывалась в топкой ложбинке. Места были подмосковные, дачные —
но ни одного домика не виднелось до самого горизонта. Только леса, луга да
пологие холмы.
Маша стояла, высоко подняв
морду, и вдыхала ветер, несущий сладостно-свежий запах чистых трав. Непрогретая
солнцем земля приятно холодила лапы.
— К роще, — сказала Марина
Петровна. — Побегайте по верху холмов, если ничего не учуете. Хотя здесь
охотничья зона, ничего не учуять трудно. Я буду вон там — на Желтом холме.
Холм и правда был желтый,
три четверти его склонов осыпались песком. Может, здесь когда-то был карьер, а
может и нет. Марина Петровна взбиралась на него с трудом, вывалив язык, бока
ее, покрытые редеющей шерстью, тяжело вздымались. Кто-то начал подниматься за
ней, но это оказалось лишним. Васильчиков повел острой темно-серебряной мордой,
коротко тявкнул и понесся вперед. Класс бросился за ним. Через несколько секунд
Маша и сама почуяла запах добычи — пряный, темный и теплый, с мускусным
оттенком аромат молодой оленухи.
Она пряталась в негустой
рощице, совсем близко. Молоденькая зверюшка, сильная, с легкой кровью, она
бросилась бежать, едва завидев волков. Класс тут же погнал ее. Поначалу бежали
неуклюже, неслаженно, толкаясь, но постепенно каждый нашел свое место и несся
над колючей пряной травой уверенно и чисто, не задевая другого. Миронов и
Васильчиков шли впереди всех, плечом к плечу. Глядя на них, Маша понимала, что
Васильчиков может с легкостью обогнать Лешу и не делает этого только потому,
что сейчас это не нужно. Он не был сильнее и выносливее, только легче и
выигрывал в ловкости. Маше подумалось: Миронов почему-то совершенно не
беспокоился о том, что Васильчиков может победить. Она могла бы удивиться, но
знала, что Леше видней.
Оленуха уставала, расстояние
между ней и классом неуклонно сокращалось. Маша стремительно шла на левом краю
полукруга, который образовали волки-загонщики. На другом краю неслась, упоенно
ловя пастью ветер, Танька-хромая, сейчас совершенно не заслуживающая такой
клички — «Полуночный амулет» сделал свое дело. Танька не собиралась рвать
оленуху, просто наслаждалась возможностью бежать наравне с классом, ощущать
свое тело здоровым и мощным. Машу природа этой возможности не лишила, поэтому
лапы несли ее за жертвой с непреклонностью звериного инстинкта. Она собиралась
кинуться на добычу сразу вслед за вожаком. Класс уже почти настиг жертву, и
теперь Миронов шел за оленухой след в след, хладнокровно выбирая удобный момент
для последнего прыжка. Васильчиков шел справа, едва касаясь лапами земли, и
деликатно подталкивал зверюшку к Миронову. Маше стало ясно, что от роли вожака
он отказался.
И тут произошло то, чего
никто не мог ожидать. Обезумевшая, загнанная оленуха метнулась влево и на
мгновение ее тонкая, покрытая короткой шерсткой шея оказалась прямо перед
глазами Маши. Она понимала, что не имеет права этого делать, но инстинкты
сработали быстрее разума, она прыгнула, и ее клыки сомкнулись на горле добычи.
Оленуха завалилась набок,
еще продолжая бежать, и в эту секунду Миронов запустил зубы в ее нежное брюхо,
а Васильчиков вцепился в заднюю ногу. Но первыми они уже не были.
Маша лежала на земле,
судорожно глотая горячую кровь первой добычи. Безумный волчий азарт и хищная
радость постепенно покидали ее, затихала бившаяся в ушах кровь. Ей стало
страшно. Она не хотела. Это ошибка. Вожак — Леша.
Все остальные еще рвали на
куски трепещущее тело. Маша встала и закашлялась, — обжигающая кровь попала не
в то горло. Когда она подняла голову, перед ней стоял Миронов. Во взгляде его
была сталь.
— Если хочешь, я скажу, что
первым был ты, — хрипло выговорила Маша.
Миронов как-то странно
посмотрел на нее.
— Не надо, — сказал он и
добавил: — Ты теперь вожак. — Он повернулся и пошел к Марине Петровне.
Классная руководительница,
высунув язык, сидела на вершине холма, наблюдая за первой охотой своих
подопечных. Издалека она выглядела маленьким серым конусом. Миронов перешел на
рысь и скоро затерялся в густых травах. Маша села и оглядела одноклассников.
Васильчиков смотрел на нее так, будто видел в первый раз, и непонятно, чего в
его взгляде было больше — изумления, почтения или досады. Ларина совсем
по-человечьи сплюнула. Мало-помалу волки оторвались от туши и сели полукругом,
уставившись на Машу. Она смотрела на каждого их них и на всех вместе, пытаясь
понять — как же она могла оказаться вожаком и как это вообще?
И поняла. Это оказалось не
так сложно. Что-то внутри нее выпрямилось пружинисто и упруго, и она вскочила с
земли. Волки покорно поднялись, и она повела их, широкой грудью разрезая теплый
ветер. Стая шла следом, вытянувшись, как журавлиный клин, стремительно и мощно.
Жесткие метелки весенних трав хлестали Машу по брюху, пряное многоцветье
запахов рвалось в ноздри. Стая нагнала Миронова, и он присоединился к
остальным: теперь Маша хвостом чувствовала, как он быстро и напористо идет за
ней, след в след, чуть ли не гонит ее, словно добычу. Но древний инстинкт,
кипевший в ее крови, сейчас был сильнее человеческих чувств, Маша была
волчицей-вожаком, и все прочие волки были только ее Стаей.
Марина Петровна поднялась ей
навстречу.
— Поздравляю, Волкова, — она
оскалила пожелтевшие клыки в звериной улыбке. — Вполне успешно.
— Марина Петровна, тут
какая-то ошибка, — поспешно начала Маша. — На самом деле это Леша…
— Волкова была первой, —
оборвал ее Миронов.
— Все хорошо, Маша, —
ободряюще сказала классная. — Ты справишься. Обязана справиться.
— Да, — зло рявкнула Маша и
повернулась к одноклассникам. — Стая!
Волки смотрели на нее.
Двадцать восемь пар золотых глаз отражали молодую широкогрудую волчицу, ставшую
Вожаком Стаи.
— Кто ваш Вожак?!
— Ты!
— Где ваша Стая?!
— Здесь!!
— Что ваша жизнь?!
— Стая!!!
Дикий рев почти оглушил ее.
Миронов и Васильчиков орали вместе со всеми. Они стояли совсем рядом, и длинные
остевые волосы на их плечах цеплялись друг за друга. Вожаком Стаи мог стать
любой. Стала им Маша.
Пока длился обряд, Маша
стояла, широко расставив лапы, и внутри ее гремел древний ослепительный звон.
Но когда Стая замолкла и обряд закончился, на душе стало тоскливо и серо, как
будто туда налили прогорклого масла. Маша села. Все, теперь уже ничего не поделаешь.
К ней подошла Танька —
упитанная, литая, серебристая волчица с четырьмя здоровыми лапами. Танька шла и
любовалась собой, прямо светилась — обычно-то она была всклокоченная,
испуганная какая-то. «Полуночный амулет» превратился на ней в воротник из
густейшей шерсти, более темной, чем ее собственная.
— А знаете, я читала, что
раньше все Стаи придумывали себе кличи, — сказала Танька, сев рядом с Машей.
— Ну и что?
— Надо нам тоже придумать.
Маша оглядела Стаю. Ребята
одобрительно кивали, кто по-человечьи, кто по-волчьи, набок. Леша ухмылялся,
вывалив язык.
— «Вэ» — это Волки! —
оглушительно рявкнула Маша в ясное весеннее небо. — «Вэ» — это класс!
— Ур-ра-а! — завопил кто-то,
и его поддержали дружным воем.
Стая спускалась с холма.